Кирилл Александров

Георгий Маленков не был врачом.

Он занимал высокие должности секретаря ЦК и члена Президиума ЦК КПСС, входил в узкий круг руководящих лиц партии: бюро Президиума, никаким уставом не предусмотренное. Маленков обладал незаурядными способностями в деле контроля и перемещения партийных кадров, которые, как известно, «решают все». Долгие годы от него зависели учет и продвижение людей в огромной номенклатурной системе, покрывавшей мелкой сетью одну шестую часть суши. Чтобы выжить и держаться на вершине сталинской власти, требовался не только ум, но и немалое чутье, умение чувствовать и угадывать опасность. Скорее всего, в лихой тройке «Маленков-Берия-Хрущёв» Георгий Максимилианович видел себя коренником, а двух других соратников считал пристяжными, и, видимо, немало удивился, когда несколько лет спустя понял, что простоватый и мужиковатый Никита Сергеевич переиграл их всех.

«Прикрепленный» к «объекту» Волынское подполковник МГБ Пётр Лозгачёв, выполняя распоряжение министра госбезопасности Семёна Игнатьева, позвонил Маленкову примерно около одиннадцати вечера 1 марта. Секретарь ЦК КПСС и председатель Совета министров СССР Иосиф Сталин, вокруг которого суетилась обслуга во главе со старшим «прикрепленным» подполковником МГБ Михаилом Старостиным, в тот момент мирно лежал на диванчике — «отца народов» терзал жестокий инсульт, и как минимум уже более четырех часов ему никто не оказывал медицинской помощи.

Маленков трубку снял, выслушал тревожные известия. Подумал и сказал Лозгачёву: буду, мол, звонить Берии. Не
врачам, не в «неотложку», не в Институт Склифосовского — а лишь одному из членов бюро Президиума. По случайному совпадению он оказался и ближайшим приятелем Маленкова.

Старостин, Лозгачёв и другие статисты принялись покорно ждать. Чего?..

Немая сцена лучше всего опровергает популярное предположение о том, что советским государством управляли органы ВЧК-КГБ. Но вот она, реальность: во главе органов МГБ находился партийный аппаратчик Игнатьев, он не
сам принял решение, а распорядился обращаться к авторитетным членам Президиума, и чекисты в высоких званиях послушно ждут указаний от руководителей партии, пока её вождь задыхается на глазах у своей обслуги. Советским Союзом распоряжались не чекисты, а представители высшей номенклатуры КПСС, выросшей из ленинской организации профессиональных революционеров.

Поздний вечер 1 марта: минуты текли, прошли еще полчаса.

В двенадцатом часу ночи на «объект» позвонил маршал Лаврентий Берия и суровым тоном, как показывал Лозгачёв, приказал Старостину: «О болезни Иосифа Виссарионовича никому не говорить».

Здесь примечательны два обстояельства.

Первое: никому, значит, и врачам?.. Почему не говорить?..

Второе: а какое право Берия имел приказывать полковнику МГБ?..

Да никакого, у того своя вертикаль подчинения, собственное начальство в лице Игнатьева, но Старостину и в голову не пришло ослушаться. С точки зрения здравого смысла, старший «прикрепленный» мог послать Лаврентия Павловича с его «указаниями» и требовать срочных распоряжений от министра госбезопасности. И бить тревогу: вождю же плохо! Но ничего подобного Старостин не сделал. Либо он находился в такой прострации и растерянности, что действовал механически, либо знал, что удельный вес Берии в системе номенклатурной власти КПСС во сто крат выше, чем вес Игнатьева, даже не имевшего специального звания.

Наступили сутки 2 марта.

…Только в третьем часу ночи на «объект» приехали Маленков и Берия. Сталин оставался без медицинской помощи, как минимум, уже более семи часов. Соратники посмотрели на старика, лежавшего без сознания. И тут всемогущий маршал напустился на Лозгачёва — интересно, что не на Старостина. Окрик примерно выглядел так: «Ты чего чепуху
городишь?! Иосиф Виссарионович спит. А ты его не тревожь и нас не беспокой». С чем неразлучные друзья и уехали
восвояси. Правильно, им с утра — на работу, людьми руководить. Им спать нужно. Можно представить, как обалдели чекисты от такой реакции верных ленинцев.

Трагизм ситуации.

Преданная вождю женщина, в лице сестры-хозяйки и сержанта МГБ Валентины Истоминой (Варвары Жбычкиной), на «объекте» отсутствовала. Уж она бы подняла всех на ноги, она бы весь мир заставила кинуться на помощь товарищу Сталину и спасла «отца народов» или облегчила его уход на Страшный Суд. Но её не было в Волынском, а почему, и где она находилась, остается неясным.

Подполковник Лозгачёв в тот момент, видимо, стал соображать, что если с хозяином действительно случилось что-то серьезное, то крайними станут «прикрепленные». Помрёт «лучший друг физкультурников» — и конец. Расстреляют. Ну а кого?.. не Берию же с Маленковым. И Лозгачёв стал настойчиво требовать от Старостина, чтобы он звонил дальше.

А кто числился третьим по значимости в списке членов бюро Президиума?.. Правильно: 1-й секретарь Московского обкома партии Никита Хрущёв. Дозвонились до него — и примерно в половине восьмого утра Никита Сергеевич явился на «объект». Сталин к тому времени лежал без помощи не менее одиннадцати часов. И только потом, где-то через полчаса или час, приехали врачи и началась суета вокруг больного. Ему разрезали рубашку, вынули челюсть, чтобы облегчить дыхание… Но вся суматоха, скорее всего, уже не имела серьезного значения. Создавалась видимость спешки, когда поезд давно ушел. С чем связано такое утверждение?.. С двумя причинами.

Первая. В 10. 40. в Кремлевский кабинет Сталина вошли Лаврентий Берия — первым, а за ним другие члены Президиума ЦК КПСС: маршал Климент Ворошилов, Лазарь Каганович, Георгий Маленков, Анастас Микоян, Вячеслав Молотов, Михаил Первухин, Максим Сабуров, Никита Хрущёв, Николай Шверник, Матвей Шкирятов, а также начальник лечебно-санитарного управления Кремля, генерал-майор медицинской службы Иван Куперин и инструктор отдела партийных органов ЦК КПСС Толкачёв. Двое последних встречались с руководителями партии
10 минут, а все совещание продлилось 20 минут.

Можно полагать, что Берия и Маленков, по собственной воле собравшие весь ареопаг в святая святых партии — еще при живом вожде — отдавали себе отчет в его скором переходе в категорию неживых. Только они и Хрущёв видели беспомощного Сталина и наверняка уже получили от врачей первые сведения о тяжелом инсульте: в противном случае вряд ли бы два приятеля пошли на такой страшный риск. Врачи же сообщили — дело плохо: кровоизлияние в мозг в качестве результата гипертонического заболевания, давление 190/110, паралич правой стороны тела. Присутствие Куперина и Толкачёва в заветном кабинете тоже объяснимо. Генерал-майору поручалось информационное освещение сталинской болезни в печати для советского народа, ему полагалось начинать скорбеть. А на инструктора ЦК возлагалась подготовка срочного пленума ЦК КПСС — он состоится вечером 5 марта. Власть начали делить, так как первые лица не сомневались в скором конце «отца народов». Кроме того, кое-кто из членов Президиума — Ворошилов и Молотов — не могли не понимать, что их шансы сохранить жизнь теперь резко возросли, благодаря уходу Сталина.

Вторая. 2 марта по волшебству изменился стиль и тон публикаций «Правды». В номере от 2 марта уже нет зверских и кровожадных призывов к уничтожению «врагов», «предателей», «изменников», «националистов» и прочих гнусных отбросов социалистического общества. А ведь номер печатался ночью наступающих суток, следовательно, все распоряжения в редакцию от Маленкова и его соратников поступили ночью. Или еще раньше, 1-го марта?..

Таким образом, антисталинская оттепель показала свои первые признаки еще при жизни Сталина. Но не потому, что Маленков, Берия и Хрущёв относились к числу тайных «либералов». Конечно, нет. Просто огромная страна с населением в 188,7 млн. человек больше не могла существовать в виде одного большого концентрационного лагеря. И в новой мировой войне против западного блока СССР не мог участвовать, не говоря уже о способности победить. Глубокие перемены и резкий разрыв с практикой тотального насилия в ленинско-сталинских масштабах были неизбежны. Хотя руководители КПСС образца 1953 года искренне не понимали, что в обозримой исторической перспективе любые политические послабления и самый осторожный реформаторский курс приведут партию и большевистский проект к бесславному концу.

Сталин же продолжал умирать в Волынском: долго и мучительно.