Ростислав Полчанинов

Лесных людей мы назвали «беженцами».

У меня сохранилось объявление: «Беженцы! Сегодня, 10 апреля, на кухне от 1 часа до 1 1/2 будет выдача картофельного супа. Хоз. Отдел Р.Полчанинов». Большего мы не могли сделать. В тот день нам самим на троих осталось на ужин две картофелины и одна луковица. Трудно сказать, чем бы это всё кончилось, если бы на следующий день не пришли американцы.

Болдырев в своих воспоминаниях описал один случай, который не грех повторить: «Контакт с заключенными был
немцами строжайше запрещён. Но иногда под конвоем в наш лагерь приводили заключённых для исполнения внутренних работ – починок или проводок, и жители нашего лагеря, жалея их, подкармливали их, подсовывали потихоньку от стражи папиросы. Среди таких счастливчиков был молодой парень. Звали его Сашка, он был электриком. Был он симпатичным, услужливым и пользовался симпатией в лагере. Всегда настороженный, испуганный, он боялся за свою жизнь. Он был еврей. О нём и его судьбе надо рассказать. Была тёмная безлунная ночь. В маленьком бараке на краю лагеря жила семья Болдыревых и другого сотрудника – Григорович-Барского. Было около девяти часов вечера. В дверь моей квартиры раздался стук. Дверь открыла моя жена. <…> «Мы хотим видеть Болдырева», – тихо прозвучал голос. Жена пригласила войти. «Мы не можем», – был ответ. Я вышел сам, плотно закрыв двери. Через несколько минут вернулся. «Приготовь мне всё, что возможно, из одежды для троих и всё, что есть из еды», – сказал я жене и, выходя, коротко добавил: «Это «полосатики», (заключённые, носившие белую с голубыми полосками одежду), им надо помочь. Я вызвал Барского, и мы исчезли в тёмной пасти ночи. <…>
Им нужна была помощь. А эта помощь могла стоить жизни всем. Конечно, жена и дочь не могли заснуть, ожидая возвращения мужа и отца. (…) Я вернулся на рассвете, усталый и счастливый. «Полосатики» были переодеты. Им были даны сфабрикованные документы, еда, карта и наставление, как идти навстречу приближающимся американцам.

Американская армия была в 70-ти километрах от лагеря. По приходе американцев все три беглеца вернулись целыми и невредимыми к нам в лагерь. Один из них был поляк, второй – русский, а третий – еврей Сашка. Так, рискуя расстрелом, мы спасли три жизни, жизни незнакомых, неизвестных людей».

До прихода американцев я был одним з тех, кто давал Сашке папиросы. Однажды на кухне испортилось электричество, и к нам его привели под конвоем. Мне хотелось угостить его папиросой, и я решился на хитрый ход. Сперва я дал папиросу конвоиру, а когда тот, поблагодарив, закурил, спросил разрешения угостить и электрика. – «Как хотите», – сказал СС-овец, косвенно давая согласие, и повернулся к нам спиной, чтобы не быть свидетелем этого «страшного» правонарушения. «Полосатик» взял папиросу и положил её в портсигар. В коробочке мелькнула зеленая бумажка. «Не концлагерные ли это деньги? – подумал я и спросил: «Что это у вас за бумажка?» – «Наши лагерные деньги». Секунду или меньше я смотрел на бумажку. Я не успел даже прочитать, что было написано посередине крупными буквами. Коробочка закрылась. Как мне хотелось, как коллекционеру, тут же приобрести этот лагерный денежный знак! Но конвоир сказал идти, и бедный Саша торопливо пошёл вперёд, чтобы идти обратно за проволоку.

В январе 1945 г., после провала немецкого наступления в Арденнах, каждому было ясно, что немецкому сопротивлению скоро будет конец. В начале марта американцы прорвали укрепленную линию Зигфрида и, перейдя Рейн, вторглись в Германию. Мы жили тогда в Нидерзахсверфене около Нордхаузена (Тюрингия). Городок жил своей жизнью, а мы в рабочем лагере – своей. Кругом нас были концлагеря и подземные фабрики в окрестных горах, где в туннелях делались ракеты «Фау». На горке был знаменитый концлагерь Дора, устроенный нацистами в 1933 г. сразу после их прихода к власти. Большинство историков считают, что концлагерь Дора был в Нордхаузене, потому что в почтовом адресе и в документах нигде названия Нидерзахсверфен не встречалось. С первого дня всё было под секретом. Когда американцы заняли город, они ахнули, увидев подземные заводы, и откровенно признались, что если бы знали, то стерли бы всё с лица земли, не оставив никого в живых, как они до того уничтожили фабрику, где делались первые ракеты «Фау». А так за всю войну Нордхаузен бомбили, и довольно сильно, а на нас не упала ни одна бомба.

Одним словом, пора было подумать о выходе из подполья и о подготовке помощников для разведческой работы с детьми в крупных масштабах.

Для этого я сначала решил провести секретно подпольный КДВ – Курс для вожаков, на который пригласил человек восемь ребят, которым я не сказал, для чего это делается. В лагере была начальная школа с детьми 6-12 лет, которую я организовал в Берге, но в которой я не мог преподавать, так как имел очень много работы в отделе продовольствия.

Школа была в моем ведении. Я снабжал её тетрадями и учебниками и ввел в программу разведческие игры и песни.
Были в лагере и старшие дети. Некоторые работали, а некоторые скучали от безделья. С ними у меня были хорошие отношения. Поэтому приглашение зайти ко мне в канцелярию после конца работы никого не удивило. На курс были приглашены дочь директора фирмы Болдырева Лёка, с которой поделился своими планами, и Наташа Геккер. Кроме них никто больше не был посвящён в мои планы. Среди рабочих, конечно, были немецкие агенты, и все мы были сверхосторожны. Немцы знали, что среди рабочих есть родственники арестованных членов НТС, но они работали, как и все, и не давали повода, чтобы и их арестовали. Фирма строила бараки для рабочих, для нас и для тех, которые должны были ещё приехать. Жили мы в тесноте. В небольшой комнате моя семья в 4 человека жила с другой семьей в 3 человека.

Наташа приехала из Берлина, где была разведчицей в НОРМ. Она знала, если не всё, то многое. Так мы встречались весь март и начало апреля 1945 г. по 2-3 раза в неделю. Наташа рассказывала про работу Берлинской дружины, а я – про работу в Варшаве, Пскове и Риге, но говорили мы без лишних подробностей, а потом пели песни. Были песни, которые вcе знали, но таких было мало и разучивание каких-то новых песен было естественным делом. Потом играли. Я на игры не оставался, это было делом Наташи. После приезда Андрея Николаевича Доннера, я поручил ему продолжать занятия с ребятами, Со временем и Андрей, и Наташа не оставались до конца, оставляя кому-нибудь из ребят ключ, делая его ответственным за порядок. Ключ передавался каждый раз кому-нибудь другому. Это делалось по плану. Ребята незаметно для себя приобретали опыт проведения сборов. Андрей был в Белграде разведчиком, а в Берлине – одним из руководителей НОРМ.

8 марта Наташа основала звено «Лань». В него она подобрала несколько толковых девочек, в том числе Лёку Болдыреву, Жеку Харченко и Лялю Янушевич, сестру русского скаута из Бреста. Андрей Доннер, имея берлинские документы, оформил это звено как местную группу НОРМ. Это было необходимо на тот случай, если немцы что-нибудь узнают о работе.

Наташа была не долго вожаком. Ее отец был арестован вместе с группой руководителей Союза, хоть он и не был членом НТС. По требованию Власова ее отец и руководители НТС были освобождены, и Наташа поспешила поехать на встречу с отцом. Встреча состоялась, но 17 апреля в Пльзене поезд попал под обстрел авиации союзников, и Наташа и ее мать были убиты.

Незадолго до прихода американцев в Нидерзахсверфен прибыли из Берлина родители Андрея Доннера и его старший брат Крока (Николай Николаевич). Он привез с собой знамя 2-го Белградского Суворовского отряда и кое-какую литературу.

11 апреля 1945 г. американцы взяли Нидерзахсверфен. Жена записала в дневнике:

«Американцы пришли в среду, 11 апреля. Утром была слышна слабая канонада. К обеду перестрелка слышалась всё ближе и ближе. Вдруг около нашей кухни появился американский танк и начал стрелять по горке, на которой укрепились немцы. Снаряды летели над нашими бараками. Пока шла стрельба, о. Митрофан был в церкви и молил Бога о нашем спасении. Болдырев пошел к танку, сказать, что это русский лагерь, и просил не стрелять через наши головы. Американцы были любезны и переменили позицию».