6 июня – в день рождения А.С. Пушкина отмечается Международный день русского языка
Пушкин и Америка. Казалось бы, трудно представить понятия более далекие. И как тут не процитировать слова самого Пушкина, сказанные, правда, совсем по другому поводу: «…Стихи и проза, лед и пламень не столь различны меж собой». Начнем с того, что Александр Сергеевич никогда в Америке не был, как, впрочем, и вообще за границами Российской империи. И Америка никогда не была, говоря на американский лад, в фокусе его творчества. В пушкинских произведениях почти не встретишь слово «Америка». В том же романе в стихах «Евгении Онегине» это слово не употребляется ни разу. Правда, в первой главе этой «энциклопедии русской жизни» все-таки есть строки о том, как «надев широкий боливар, Онегин едет на бульвар». А боливар – это, уж простите за напоминание, модный в то время головной убор – шляпа в виде цилиндра с широкими полями. И носили ее на манер героя южноамериканской революции Симона Боливара.
Но если копнуть глубже, то об Америке, и не просто об Америке, а о Соединенных Штатах, Пушкин все-таки писал, и довольно принципиально. Речь идет об известной статье «Джон Теннер», опубликованной Пушкиным в журнале «Современник» в 1836-м году.
Статья была посвящена изданным в Нью-Йорке «Запискам Джона Теннера» («A Narrative of the Captivity and Adventures of John Tanner during Thirty Years Residence Among the Indians»), который провёл тридцать лет в дебрях Северной Америки среди индейских племен.
«С некоторого времени Северо-Американские Штаты обращают на себя в Европе внимание людей наиболее мыслящих. Не политические происшествия тому виною: Америка спокойно совершает свое поприще, доныне безопасная и цветущая, сильная миром, упроченным ей географическим ее положением, гордая своими учреждениями», — так начинает Александр Сергеевич свою статью. Однако тут же переходит к критике американских порядков. Критике, основанной не на собственном опыте, а на воззрениях очевидцев, ангажированных своим временем и своими групповыми интересами, которые «с изумлением увидели демократию в ее отвратительном цинизме, в ее жестоких предрассудках, в ее нестерпимом тиранстве».
«Все благородное, бескорыстное, все возвышающее душу человеческую — подавленное неумолимым эгоизмом и страстию к довольству (comfort); большинство, нагло притесняющее общество; рабство… посреди образованности и свободы; родословные гонения в народе, не имеющем дворянства; со стороны избирателей алчность и зависть; со стороны управляющих робость и подобострастие; талант, из уважения к равенству, принужденный к добровольному остракизму; богач, надевающий оборванный кафтан, дабы на улице не оскорбить надменной нищеты, им втайне презираемой: такова картина Американских Штатов, недавно выставленная перед нами», — вот такой вывод делает великий русский поэт о великом североамериканском политическом, цивилизационном эксперименте.
Вывод, мягко говоря, нелестный, крайне категоричный, и, конечно, спорный. Впрочем, проживи Александр Сергеевич еще многие и благая лета, то, Бог ведает, как бы изменились его воззрения. Как, например, кардинально изменились они у классика-долгожителя Льва Николаевича Толстого.
Но менее, чем через год после этой публикации русский поэт будет застрелен на дуэли французом Дантесом. И тут есть удивительная аналогия. Пушкин мог погибнуть гораздо раньше, можно сказать, на творческом взлете. В 1823 году. И от руки… американца. Речь идет о Фёдоре Ивановиче Толстом, прозванным «Американцем», боевом офицере, участнике первой русской кругосветной экспедиции, ставшим прототипом одного из героев грибоедовской комедии «Горе от ума», который «в Камчатку сослан был, вернулся алеутом и крепко на руку нечист».
Фёдор Толстой был прекрасным фехтовальщиком, отменным стрелком и отъявленным дуэлянтом, на счету которого было 11 загубленных душ. И, возможно, у Пушкина не было шансов остаться в живых в этой дуэли, но Толстой-Американец, которого некоторые современники считали человеком мстительным и жестоким, в данном случае пошел на примирение, якобы побоявшись стать причиной гибели восходящего «солнца русской поэзии».
Вот такие «американские» зигзаги» пушкинской судьбы. Но если вернуться к литературным реалиям, то, очевидно: Америка мало интересовала Пушкина, а Америку – мало интересовал русский поэт. Причин для такой «малоинтересности» достаточно. Прежде всего, Пушкин – слишком национален. И потом, поэтам всегда труднее, чем романистам или, скажем, драматургам, преодолеть языковое притяжение. А потому неудивительно, что Пушкин, основоположник классической русской литературы, пришел в Америку много позже, чем его великие последователи: Лев Толстой, Фёдор Достоевский, Антон Чехов… И этому приходу очень помогла русская послереволюционная эмиграция, которая вместе с горечью изгнания несла в Новый Свет радость вездесущей русской культуры.
В 1935 году в Нью-Йорке создается Пушкинское общество Америки, которое, к счастью, живо и продолжает работать и по сей день. Первой задачей общества (первоначально – Комитета) становится проведение памятных мероприятий, посвященных 100-летию смерти поэта и, разумеется, активное распространение русской литературы и культуры в Соединенных Штатах. Эта работа навсегда связана с именем Бориса Львовича Бразоля, личности насколько противоречивой, насколько и талантливой, многогранной: общественного деятеля, литературного критика, юриста, сотрудника правительства США… Именно благодаря попечительству Бориса Львовича, бессменного председателя Общества, в 1941 году в штате Нью-Джерси был открыт первый в США памятник А.С. Пушкину. Автором этой работы стал человек не менее яркой судьбы — боевой русский офицер, участник Белого движения, ученик знаменитого скульптора Конёнкова, Николай Васильевич Димитриев (Дмитриев).
Сейчас памятники русскому поэту есть в разных городах Америки. В столице США их даже два. А в городе Санта-Фе, штат Нью-Мексико, открыта даже Пушкинская художественная галерея. Но главное – это тот самый «нерукотворный» памятник Пушкину, который создан и продолжает создаваться в Америке, несмотря на все смены поколений, культурных и политических трендов.
Достаточно сказать, что один только «Евгений Онегин» переводился на английский язык более 40 раз: начиная от тяжеловесного построчного набоковского перевода с двухтомным комментарием (1964), до современного (2008), возможно, самого популярного перевода Стэнли Митчелла.
«Евгений Онегин» приобрел большую популярность в Америке (и, конечно, не только в ней) в том числе благодаря тому, что здесь слились русская музыка и русская поэзия. Я имею в виду оперу «Евгений Онегин» Петра Ильича Чайковского, которая продолжает свое триумфальное шествие по американской оперной сцене: от Нью-Йорка до Сан-Франциско.
В этом году, кстати, 9 мая исполнилось 200 лет, как молодой Пушкин начал работу над своим главным поэтическим шедевром — «Евгением Онегиным».
В заключение мне хотелось бы привести еще один, может, и небольшой, но символичный пример. В мае этого года в Большом Вашингтоне был поставлен драматический спектакль «Евгений Онегин». Примечательно, что играли в нем школьники-билингвы, что поставлен он был в русской школе «Эрудит» и что поставил его заслуженный деятель искусств Азербайджана, профессиональный кинорежиссер Шамиль Наджафзада.
Спектакль имел большой успех, и теперь Шамиль и его ученики из театра-студии «Карусель» готовят видеоверсию спектакля, а впереди их уже ждут гастроли в Филадельфии и Бостоне. Это ли не лучшее подтверждение того, что Пушкин не устаревает и XXI веке и что русский поэт продолжает свое творческое путешествие по Америке, по стране, в которой он никогда не бывал, но в которой его помнят и любят.
На верхнем снимке: памятник А.С.Пушкину в Вашингтоне. Памятник расположен в кампусе Университета Джорджа Вашингтона. Автор бронзовой статуи скульптор Александр Бурганов. Фото Вадима Массальского.