Иван Лисенко

Воспоминания моего отца, Поручика Эраста Эрастовича Лисенко

Военный совет

Приближался конец февраля 1917 года, когда по “солдатскому телеграфу» начали поступать к нам сведения о каких- то уличных беспорядках в Петрограде.

Моя 4-ая батарея 73 артиллерийской бригады уже несколько месяцев занимала позицию в глуши Полесья на реке Стоходе перед так называемым «Старо-Червищенским плацдармом». Уютно и тихо жили мы в ожидании весеннего боевого оживления.

Снарядов было у нас много, даже слишком много, и мы забыли уже снарядный голод лета и осени 15-го года. С питанием людей и конского состава дело обстояло значительно хуже, но объясняли мы это (что позже и подтвердилось) больше саботажем и взяточничеством развращенного длящейся уже третий год войной тыла, чем фактическим недостатком продуктов питания и фуража в России.

Должно быть, было это числа 28-го, когда поздним вечером командующий бригадой ген.-майор В. вызвал нас к себе на совещание командиров дивизионов, батарей и старших офицеров. Всего четырнадцать человек, из коих самым младшим по службе, да и по годам, был я.

В этот день утром мы получили приказание быть готовыми к походу на ст. «Маневичи» и к погрузке на предмет дальнейшего следования на Петроград для подавления расширяющегося там бунта, в котором, как нам было уже известно, приняли участие и запасные части Питерского гарнизона.

Кроме моей 4-ой батареи «солдатский телеграф» называл еще, как получившую такое же приказание, одну из батарей 5-ой Стрелковой Бригады. Естественно, что вызов к командиру бригады мы связали с этим обстоятельством.

Я, как коренной петербуржец, был рад навести порядок в родном городе. В памяти жили еще воспоминания детства о днях революционного брожения 1905-1906 г.г., когда на моих глазах казачьи разъезды в пять коней разогнали нагайками без единого выстрела тысячный митинг, собравшийся у нас, в Коломне, на Торговой улице, и в течение получаса навели полный порядок.

Тем горше в дальнейшем было мое разочарование.

Генерал В. встретил нас с чрезвычайно таинственным видом, даже запер на задвижку двери землянки и снаружи выставил своего вестового. Открыв совещание, генерал сообщил нам то, что по «солдатскому телеграфу» мы уже знали. В Петрограде уличные беспорядки, в них принимают участие некоторые запасные части гарнизона, вступившие в перестрелку с полицией. Новым для нас было его сообщение, что какое-то участие во всем этом принимает Государственная Дума. Закончив свое сообщение, генерал откинулся корпусом на спинку кресла и, обведя всех нас взглядом, выражение которого уловить было трудно, изрек, как в известной сцене городничий: «Я собрал вас здесь, господа, чтобы узнать ваше по этому поводу мнение».

Как младший, должен был говорить и я, хотя форма вопроса, вернее, постановка его, не была мне ясна, сказал приблизительно так: «Бывая довольно часто в Питере в различных командировках, я хорошо присмотрелся к тамошней обстановке – войска этого гарнизона вообще никакие не войска и тем более не гвардия. Это запасные
старших возрастов; в каждой роте их по несколько сотен, если не вся тысяча. Малочисленным офицерам, причем
офицерам не кадровым, а запаса или военного времени, ни обучить эту массу, ни просто уследить за ней нет никакой физической возможности. Правда, они маршируют с песнями по площадям и улицам, но, надо полагать, больше для моциона. Да и винтовок на весь людской состав не имеется, обучают их ружейным приемам с помощью деревянных палок, чему я сам был неоднократно свидетелем. О рабочих с заводов не говорю – это для регулярной армии не противник. От пары хорошей картечи весь этот сброд побежит в панике. Для того, чтобы навести в столице полный порядок, достаточно снять с фронта один батальон и максимум две батареи…»

Говорить дальше генерал никому не дал. Он весь, как индюк, налился кровью, вылупил свои рачьи глаза, выставил вперед бороденку и замахал на меня руками: «Садитесь, поручик, садитесь!!! Это Ваше личное мнение, никому не интересное и никому не обязательное. Г.г. офицеры, я прекращаю совещание и прошу вас, вернувшись во вверенные вам части, соблюдать полный порядок и дисциплину в ожидании дальнейших приказаний».

Я хорошо знал генера ла В., т.к. служил при нем уже второй год и некоторое время был его дивизионным адъютантом. Хитрая это была старая лисица, и притом мало среди офицерского и солдатского состава уважаемая. Все боевые награды, полученные им, были заслужены другими, а им только умело присвоены. Судя по тому, как он реагировал на мои слова, я тогда же подумал, что знает он обо всем этом значительно больше, чем сказал нам, и неспроста мое мнение о событиях в Питере так сильно пришлось ему не по шерсти.

Последующие события подтвердили это мое, чисто интуитивное тогда предположение, что бунт этот далеко на для всех был полной неожиданностью. Мы откланялись и вышли. Ехали все вместе шагом и молчали… Ночь была дивная – морозная, тихая, светлая и звездная. А на душе было так тяжело, так тяжело, как бывает только в предвидении большого несчастия.

В эти часы в далеком Пскове они и совершилось… Утром по телефону нам дали знать, что все распоряжения к погрузке отменяются, а еще через сутки мы получили роковую весть об отречении Государя.